Что может быть страшнее шара?
Михаил Трофименков | Смена | 13 February 1992 | review

На сцене Эрмитажного театра состоялось зрелище удивительно красивое, своей красоты не стесняющееся и, более того, нагло (в хорошем смысле слова) афиширующее. Совместными усилиями трех талантливых людей — балетмейстера Андрея Кузнецова (вложившего в дело наследственную культуру классического балета), режиссера Бориса Юхананова (специалиста по постмодернистским лабиринтам, садам, провокациям и заговорам) и художника Юрия Харикова — зритель оказывается а цветущем саду своих снов. Играют накрытые прозрачным куполом в нежной подсветке музыканты. Под потолком витают некие медузы, изредка уходящие в свободный полет. Персонаж в белом фраке и индейских перьях проносится через зал, чтобы вступить в схватку с раздувающемся красным шаром — и трудно представить что-то страшнее этого бессмысленного и безобидного шара. Мертвый летчик со всеми летчицкими аксессуарами наблюдает за рождением неопытной души, превращениями Шмеля и явлением Диониса. У танцующего Амура из живота элегантно торчит смертельная стрела соперника. Бутафорский треск пистолетов оттеняет классические па так же, как «Посмертная песня» Юрия Ханина — «Детский альбом» Чайковского, а рев самолета — пение цикад.

Созданный на сцене мир дает повод для бесконечных культурологических раскопок и спекуляций. Он насыщен смыслами, как насыщено ими взятое эпиграфом стихотворение Татьяны Щербины «О пределах».

Прежде всего это мир эстетический, а не интеллектуальный (хотя и богатый смыслами), живой, а не схематичный (хотя и построенный по правилам игры).

Балет «Цикады» в очередной раз напомнил, что авангард умер и вошел в глобальный театр постмодернизма на равных правах с классикой. Необычно актуальным становится «серебряный век». А кто мог бы ожидать его третьего рождения после семидесятнического культа грани веков? Но если 1970-е годы музеофицировали начало века, создавая миф о блаженной эпохе до-катастрофы, то 1990-е, заглянувшие в лицо концу века, рассматривают артистическую элиту символизма как своих ровесников, учатся у них эстетизму и умному эротизму, а главное — свободе творческой воли. Псевдонеоклассическая живопись, поэзия Татьяны Щербины или отдельные неодекадентские изломы на грани рок-музыки включают модерн в число любимых игрушек. Но это не упоение собственной эрудицией и не ностальгическая стилизация, а сознательная игра и — одновременно — критический комментарий к используемому материалу.

«Цикады» легко совмещают иронически прокомментированные образы символистской мифологии с сюрреалистскими наваждениями. Пунктиром намечены странные и тревожные темы конца века, рождающиеся в потоке звуков и у Татьяны Щербины: человек — насекомое, мутация плоти и воплощение души. Все-таки главная тема «Цикад» — красота как бессмысленная (потому что мудрость надежно скрыта озорством) и мужественная (потому что бросает вызов всей реальности) основа бытия.