«Цикады» Санкт-Петербургского Маленького балета – самое красивое зрелище театральной России. К слову «красивое» хочется прицепить гирлянду разноцветных наречий: немыслимо, преувеличенно, безмятежно, неожиданно, долгожданно – вот ее обрывок.

На языке цикад пленительная смесь

Из грусти пушкинской и средиземной спеси...

Осип Мандельштам

Премьера «Цикад» состоялась в Эрмитажном театре. Постановка Андрея Кузнецова (балетмейстер), Юрия Харикова (художник) и Бориса Юхананова (режиссер), собравшая «весь Петербург», вела галантную войну с архитектурой Джакомо Кваренги, с доблестным и ясным миром русского классицизма, но вовсе не бросала своей роскошью вызов современной действительности. Современная действительность заранее была признана недуэлеспособной.

Появление этого балета можно назвать чудом, даже если не думать о деньгах, на него затраченных. Имена людей, одолживших деньги на постановку, авторы «Цикад» предпочитают не оглашать. Могу сказать лишь, что эти имена – одни из самых известных в современном мировом балете.

«Цикады» – постановка, немыслимая по самой своей природе. По способу взаимодействия с утонченным идеалом красоты – красоты как играющей (не игривой) изысканности и прелестной причуды, как драгоценности, оправленной в вычурную вязь и канитель, – идеалом preciosité, аристократического сплетения игры и жизни из времен Короля-Солнца. «Жеманство», – буркнет добропорядочный русский перевод. Нет, родной мой, неправда: жеманство – лишь гипсовый слепок с фарфорового оригинала, грубо сделанный и взаправду глупый. С оригиналом мы не успели познакомиться.

В словаре непосредственно за preciosité следует precipice – пропасть, пучина, гибель. В истории было примерно так же.

Спектакль Кузнецова, Харикова и Юхананова учтиво выдерживает дистанцию между собою и угасшей в XVIII веке звездочкой салонного стиля. Ни иронии, ни вожделения. «Цикады» – вещь, слишком дорогая для интеллигента и слишком всерьез красивая для нувориша. Авторы спектакля не столько удовлетворяют, сколько – за отсутствием потребителя – угадывают культурный спрос новой аристократии.

В прозрачной полусфере посреди сцены, там, где расположится квартет Евгении Энтиной, играющий «Детский альбом» Чайковского, изгибаются лепестки гигантских нарциссов. Нарциссы –- цветы не только трагической самовлюбленности, но и смерти: их, как приношение Персефоне, клали на грудь умершим. Вдоль рампы (которая есть) выстроилась шеренга пушистых одуванчиков. Над сценой завис призрачный рой слабо шевелящихся куколок, еще более беспомощных и бесплотных, чем одуванчики. По всей, видимости, это души умерших. Надутый воздухом полиэтилен — материал, современный во всех отношениях.

История «Цикад» – точнее, ее современная предыстория – начинается с рева, взрыва, фигуры Белого Летчика (Денис Соловьев), лазерного огонька, горящего на ладони как стигмат, и плывущей в воздухе прозрачной куколки – умершей души, новой нимфы, «Плода, сорвавшегося с древа, // Среди немолчного напева // Глубокой тишины...»

Куколка, согласно правилам классицистской поэтики, претерпевает в темноте все свои гибельные превращения – свет зажигается, когда новорожденный мотылек уже пытается вспорхнуть: белая пыльца, милая робость, первые догадки о смысле смерти. Тема «Нимфы» («Цикады» состоят из двух 40-минутных балетов: «Нимфа» и «Любовники») – воспитание души. «Детский альбом» использован Кузнецовым и Юханановым строго по назначению, как музыка маленькой жизни, осваивающейся в диковинном мире, берущей уроки потусторонней красоты.

В этом мире ангелам и бесам делать нечего. Здесь неизвестны такие понятия, как добро и зло, известны только «счастье» и «несчастье», и первое мыслится синонимом искусства. Эстетика еще не забеременела этикой.

Второй балет – шестигранник любовных историй – как бы впускает нас вовнутрь прозрачной полусферы, в Эдем цикад и нарциссов.

Здесь кружатся эфемериды, уже сдавшие экзамен на бессмертие. Брамс, Шопен и Гендель не то зарифмованы с музыкой Юрия Ханина, не то дезавуированы ею («дефетишизированы», как, возможно, сказал бы сам композитор, о сочинениях которого обещаю поговорить отдельно; его музыка столь же притягивает меня, сколь отталкивают цели, с которыми Ханин ее пишет).

Юрий Хариков, в первом отделении поражавший артистизмом роскоши, во втором демонстрирует роскошь артистизма. Одна волнистая линия на светлом трико – и этого достаточно, и это невероятно красиво.

Есть легенда о состязании Зевксиса и Апеллеса. Первый нарисовал на стене виноградную гроздь, и слетевшиеся птицы стали ее клевать; второй провел по той же стене одну черту – и мудрый Зевксис признал свое поражение.

Увидеть представления Санкт-Петербургского Маленького балета смогут, вероятно, немногие. «Цикады» – это черта, за которой остался вчерашний театр. Балет меняет представление о возможностях современной сцены. Он раздвигает пределы, открывая новые горизонты театрального творчества.